the human behind.
"Время Учеников".
Тяжелое осталось впечатление. Десяток-другой метко подобранных, брошенных фраз, которые дополняют и расширяют любимые миры - это радует. Но десяток-другой фраз на три тома?... Кто-то решил, что миру Полудня не хватает холодной, беспощадной интриги с тысячами трупов, и что мир Полудня обогатит взорванное здание Мирового Совета. Кто-то другой подумал, что вот оно - самое время протоптаться по чужим мирам и вдоволь пофилософствовать, эдак, с водочкой на каждой странице, с ненужными потугами на философию о смысле и свободе выбора, и с постаревшим Баневым, который заглядывается на девятнадцатилетние сочные девчоночьи формы. Формы - видимо, в силу идеализации некоторых аспектов мира - отвечают ему полной взаимностью и трахом, в то же время не забывая нести детскую фашистскую чушь очаровательным ротиком. Извините меня раз пять пополам, но свои необузданные мечты можно было а) оставить при себе б) реализовывать хотя бы не на территории миров АБС.
Авторы поняли главное: воспроизвести в точности стиль, нежность изложения и искрометную, без занудствования, мысль Стругацких им не удатся. Но выводы из этого сделали неправильные. Не сможем так? Так почему бы не затемнить все нафиг. Почему бы не выставить людей Полудня слабыми хлюпиками, которые не способны на жесткие меры, доступные только героям? Почему бы не нарисовать пять-десять злых пародий на наш мир, в котором не хочет, по их мнению, жить даже Выбегалло?
Дело в том, что пародия, высмеивание, любая сатира и даже любая критика у Стругацких вторичны по сравнению с задаваемыми вопросами о том, как человеку оставаться и быть человеком. После прочтения их книги поднимается вера - в будущее, в себя, в то, что ты станешь человеком и сможешь помочь другим. После "Времени Учеников" остаётся чувство жесткого недовольства доброй половиной авторов окружающим миром. У второй половины кое-где перелито совершенно нечитаемой философии, собственных умных размышлений, которыми авторы, не слишком скрываясь, весьма гордятся и вкладывают их кирпичными блоками то одному персонажу в рот, то другому. Есть место и подвигу, детективчику, пьянкам и бабам, бунту против Системы и разудалому экшену.
А вот веры в человека - критически мало. И это - ученики?
Финальным гвоздём в крышку гроба становится описание величественного старца-литератора-Учителя в третьем томе "Времени Учеников". Литератор Жилин и уважает его, и брезгливо жалеет старость, и совершенно не видно за собачьим восхищением пополам с жалостью ни одной мысли - только одинокий, одиозный старик, которого "Учителем" с большой буквы герои именуют только по им самим ведомым причинам, срок давности которых, должно быть, истек лет двадцать назад. Сравнение с Г.А. очевидно и проиграно с самого начала.
Впрочем, вне зависимости от автобиографичности образов, для меня браться Стругацкие остануться в рамках Г.А. Учителями - с большой буквы только из-за начала предложения, ибо не терплю избытка пафоса, а любить можно и молча. А вот ученики до "бескровного юнца" из тех же ОЗ - не дотянули.
Тяжелое осталось впечатление. Десяток-другой метко подобранных, брошенных фраз, которые дополняют и расширяют любимые миры - это радует. Но десяток-другой фраз на три тома?... Кто-то решил, что миру Полудня не хватает холодной, беспощадной интриги с тысячами трупов, и что мир Полудня обогатит взорванное здание Мирового Совета. Кто-то другой подумал, что вот оно - самое время протоптаться по чужим мирам и вдоволь пофилософствовать, эдак, с водочкой на каждой странице, с ненужными потугами на философию о смысле и свободе выбора, и с постаревшим Баневым, который заглядывается на девятнадцатилетние сочные девчоночьи формы. Формы - видимо, в силу идеализации некоторых аспектов мира - отвечают ему полной взаимностью и трахом, в то же время не забывая нести детскую фашистскую чушь очаровательным ротиком. Извините меня раз пять пополам, но свои необузданные мечты можно было а) оставить при себе б) реализовывать хотя бы не на территории миров АБС.
Авторы поняли главное: воспроизвести в точности стиль, нежность изложения и искрометную, без занудствования, мысль Стругацких им не удатся. Но выводы из этого сделали неправильные. Не сможем так? Так почему бы не затемнить все нафиг. Почему бы не выставить людей Полудня слабыми хлюпиками, которые не способны на жесткие меры, доступные только героям? Почему бы не нарисовать пять-десять злых пародий на наш мир, в котором не хочет, по их мнению, жить даже Выбегалло?
Дело в том, что пародия, высмеивание, любая сатира и даже любая критика у Стругацких вторичны по сравнению с задаваемыми вопросами о том, как человеку оставаться и быть человеком. После прочтения их книги поднимается вера - в будущее, в себя, в то, что ты станешь человеком и сможешь помочь другим. После "Времени Учеников" остаётся чувство жесткого недовольства доброй половиной авторов окружающим миром. У второй половины кое-где перелито совершенно нечитаемой философии, собственных умных размышлений, которыми авторы, не слишком скрываясь, весьма гордятся и вкладывают их кирпичными блоками то одному персонажу в рот, то другому. Есть место и подвигу, детективчику, пьянкам и бабам, бунту против Системы и разудалому экшену.
А вот веры в человека - критически мало. И это - ученики?
Финальным гвоздём в крышку гроба становится описание величественного старца-литератора-Учителя в третьем томе "Времени Учеников". Литератор Жилин и уважает его, и брезгливо жалеет старость, и совершенно не видно за собачьим восхищением пополам с жалостью ни одной мысли - только одинокий, одиозный старик, которого "Учителем" с большой буквы герои именуют только по им самим ведомым причинам, срок давности которых, должно быть, истек лет двадцать назад. Сравнение с Г.А. очевидно и проиграно с самого начала.
Впрочем, вне зависимости от автобиографичности образов, для меня браться Стругацкие остануться в рамках Г.А. Учителями - с большой буквы только из-за начала предложения, ибо не терплю избытка пафоса, а любить можно и молча. А вот ученики до "бескровного юнца" из тех же ОЗ - не дотянули.