the human behind.
Чувство юмора, вернись, я всё прощу!
Айзек с фиолетовой помадой на лбу. Татаро-монгольское нашествие на тайский ресторан. Милая Т. опять нагрузила меня обратно в дорогу книгами. Ночной трёп, глубоко за полночь, со смехом, битьём подушками и вообще, чёрт, ведь мы же дети, ведь мы всё ещё и опять дети, мы всё-таки умудрились не постареть и не скурвиться. Т. так прекрасна словами про моральный кодекс. Что у неё изначально его меньше, она не хотела быть героем, но ведь человек, и человечный, и "религия ничего не даёт, не ставит христиан выше всех остальных" - тёмнокожие бразза-проповедники на перекрёстках Манхеттена, и высокоголосый таксист, который - "eww! два мужика целуются, фуу!" и врубает с айпода вместо музыки какую-то проповедь, под которую нас и везёт, и я просто мягко говорю, что люблю Нью-Йорк, и если пойти не туда, увидишь то, что не хочешь видеть, не спорю же, чёрт возьми, бесполезно спорить, просто почему-то религиозным людям так часто не хватает терпимости, а Денис, оказывается, считает, что мой брат идиот, что женился, потому что "с ней же не о чем говорить", а геям нельзя усыновлять детей.
Почему, почему люди, которые больше всех хотят быть героями, в итоге всем выходят боком? И каким же боком выйду всем я сам, со своими моральными мифрильными залежами, которые копать - не докопаешься в жизнь.
Солёный пляж, густо засеянный людьми и продавцами "манго, манго, ман-гоо!". Старые атракционы начала прошлого века, и новые парки рядом, и я ругмя ругаюсь и, разумеется, лезу, и воздух застывает где-то глубоко внутри, уже между лёгкими и чем-то ещё, вероятно, селезёнкой, и ветер в лицо, тебя выносит прямо к океану, и только одно: "ловите ветерррр всеми парусами!!" и ловлю, а скотина-Ли ж не даёт покоя, и я лезу, дрожа разнообразными конечностями, всё-таки лезу на карусель на высоте, и раскручивает, и кресла под углом в сорок пять градусов к земле, а Т. всё-таки успела мне посоветовать снять шлёпанцы, и ветер в босых пальцах ног, и в лицо, и есть - секунды - когда страх переплавляется в чистое ликование, потому что Ли. Потому что ветер и я загодя взглядом намечаю: дерево, купол цирка, высокий прыжок, фонарь, вверх, к зданиям на горизонте. Я вижу его пути.
- Чтоб я ещё хоть раз тебя слушал, - огрызаюсь, сползая с кресла, когда его опускают обратно на землю.
И кто-то светлый, светлоглазый, не загорающий и мирный внутри смеётся. Да естественно, послушаешь. Тебе же нравится. Зараза использует мою коронную фразу, и, более того, в ней прав. Мне нравится. Мне нравится быть живым.
Айзек с фиолетовой помадой на лбу. Татаро-монгольское нашествие на тайский ресторан. Милая Т. опять нагрузила меня обратно в дорогу книгами. Ночной трёп, глубоко за полночь, со смехом, битьём подушками и вообще, чёрт, ведь мы же дети, ведь мы всё ещё и опять дети, мы всё-таки умудрились не постареть и не скурвиться. Т. так прекрасна словами про моральный кодекс. Что у неё изначально его меньше, она не хотела быть героем, но ведь человек, и человечный, и "религия ничего не даёт, не ставит христиан выше всех остальных" - тёмнокожие бразза-проповедники на перекрёстках Манхеттена, и высокоголосый таксист, который - "eww! два мужика целуются, фуу!" и врубает с айпода вместо музыки какую-то проповедь, под которую нас и везёт, и я просто мягко говорю, что люблю Нью-Йорк, и если пойти не туда, увидишь то, что не хочешь видеть, не спорю же, чёрт возьми, бесполезно спорить, просто почему-то религиозным людям так часто не хватает терпимости, а Денис, оказывается, считает, что мой брат идиот, что женился, потому что "с ней же не о чем говорить", а геям нельзя усыновлять детей.
Почему, почему люди, которые больше всех хотят быть героями, в итоге всем выходят боком? И каким же боком выйду всем я сам, со своими моральными мифрильными залежами, которые копать - не докопаешься в жизнь.
Солёный пляж, густо засеянный людьми и продавцами "манго, манго, ман-гоо!". Старые атракционы начала прошлого века, и новые парки рядом, и я ругмя ругаюсь и, разумеется, лезу, и воздух застывает где-то глубоко внутри, уже между лёгкими и чем-то ещё, вероятно, селезёнкой, и ветер в лицо, тебя выносит прямо к океану, и только одно: "ловите ветерррр всеми парусами!!" и ловлю, а скотина-Ли ж не даёт покоя, и я лезу, дрожа разнообразными конечностями, всё-таки лезу на карусель на высоте, и раскручивает, и кресла под углом в сорок пять градусов к земле, а Т. всё-таки успела мне посоветовать снять шлёпанцы, и ветер в босых пальцах ног, и в лицо, и есть - секунды - когда страх переплавляется в чистое ликование, потому что Ли. Потому что ветер и я загодя взглядом намечаю: дерево, купол цирка, высокий прыжок, фонарь, вверх, к зданиям на горизонте. Я вижу его пути.
- Чтоб я ещё хоть раз тебя слушал, - огрызаюсь, сползая с кресла, когда его опускают обратно на землю.
И кто-то светлый, светлоглазый, не загорающий и мирный внутри смеётся. Да естественно, послушаешь. Тебе же нравится. Зараза использует мою коронную фразу, и, более того, в ней прав. Мне нравится. Мне нравится быть живым.