the human behind.
Держи, радость. Как умею..
И прости, что сумбурно и долго..
1.
- "Я знаю цену слов." Это были первые слова, которые сорвались с губ десятилетнего мальчонки, смотревшего на закат с обрыва реки. В руках он держал тонкую удочку, рыбача исключительно на удачу, хвалёного предзакатного клёва, так много раз обещанного Бродягой, как не бывало. Да и слова, так некстати сорвавшиеся, фантазёр подхватил именно у него же. - "Я знаю цену слов..."
.. А рассказывал Бродяга не много не мало об отдалённом городе, затерянном в песках, в который дорогу указывали одни лишь пронзительные крики птиц пустыни, а жили там странные, неправильные люди. В сумерках они застывали статуями, где их заставал вечерний час Тишины, а с рассветом, при одной-единственной, истончённой ноте, самой высокой из всех, какие брали их варварские флейты - просыпались. Бродяга говорил, что никто не знает, откуда же берется каждое утро тот самый умирающий всплеск звука над песчаными барханами: поэты сравнивали его с рыданием плакальщицы, бьющейся в истерике, детям слышался крик чайки. Циники хмурили брови и презрительно бросали "скрип несмазанной двери". Сам Бродяга называл это место "Город Статуй", и говорил, что бродить там по ночам - не всякий выдержит..
Солнце село и прожорливые комары (каждая скотинка жить хочит, говорила матушка, пришибая очередную "скотинушку" полотенцем) окончательно обнаглев, садились прямо на нос и заглядывали мальчонке в глаза: "Ну? Что ты будешь делать, если я тебя укушу?" Наконец, подхватив ведро и удочку, юный рыболов понесся домой...
Пылит под ногами дорога, и яркое, яркое, дерзкое солнце жжёт кожу потемневших от загара плеч.. Соскальзывает лямка вещмешка, и тут же автоматически дёргается вверх плечо - поправить. Воин, солдат, призванный в столицу, в толпе себе подобных, отмеряет километры и километры светло-песчаной дороге. Ему какие-то девятнадцать лет - призывник. И мерещится, что вот-вот выплывут из-за угла все фигурные, все нереальные, висящие в воздухе башенки и затейливые минареты того, тайного города. Кстати, мать перед смертью рассказывала, что никто, кроме тебя, не видел никакого Бродяги. А ты всё веришь в Город и всё гадаешь, что же будит статуи на рассвете... Но нет, ничего не происходит, и в положенный срок в головной колонне кричат: "Столица на горизонте", и больше ты не помнишь из этого пыльного дня, в который резко втёрся запах дороги и пота, ничего. И сразу же: казармы, подьём с утра, бесконечные зарядки и своя койка. Ещё два года.
... А потом внезапно закрутилось, завертелось, и уже каменеет мир вокруг, и на последнем дыхании из холодных мраморных губ звучит треклятая флейта. И всё застыло. Девушка, сидящая на камнях и зорко вглядывающаяся в даль - и у ног её бард с тростниковой флейтой. И всё из камня...
2.
Ты не помнишь, как ты нашёл свой город, единственный, звавший тебя, по первым зыбким очертаниям узнанный и признанный, город неправильного камня, город каменеющих фениксов, город статуй.. Зато намертво выучил переулки и крик матерей, и азартный вой игравших на улице мальчишек, и вечернее окаменение, - и сильнее всех остальных не давал тебе покоя тот пронзительный крик-рыдание, будивший статуи с утра. "Это сердце города поёт" - говорил ты, вышагивая с бубном, негромко гудевшим в такт ритмике движений, по ночной площади. С каждым разом рассвет заставал тебя всё ближе и ближе к источнику звука. Невидимая флейта, на которой играл, казалось, сам воздух, скрывалась в западной, более старой и от того запущенной части города.
И вот - нашёл.
Девушка, игравшая на флейте.
Рассвет сходит нежной розоватой пеленой на стены домов, и окутывает её фигуру облаком.. И звучит, бьётся плачем песнь единственной среди многих смертных: "Вставайте, люди!.. Я знаю, что вы живые!..." На твои вопросы о бессмертии она только смеялась, по-детски невинно поводя плечом. Обожала гулять по крышам ночью, простая, простоволосая и чистая, как сами звуки утренней мелодии.
Вы ушли из города. Вместе. А на третью ночь, когда она по привычке на рассвете попыталась пробудить хоть кого-нибудь... окаменела. Сама.
Ты ходил с флейтой в её родной город - там не осталось людей, а статуям уже не сойти со своих мест.
Ты ходил с ней ко всем святым источникам Востока и из-за тебя сложилась легенда о Пигмалеоне - тебя и прозывали созвучно, "упрямый безумец", - о скульпторе, влюбившемся в своё творение. Только история умалчивала, что творением твоих рук была лишь окаменелость девушки, а влюбиться ты успел раньше.
Ты ходил по всем забытым оазисам пустыни со своей горестной ношей, по всем кладбищам в поисках ведьм, по всем церквям...
Бесполезно.
И в девятую злосчастную весну, вернувшись в тот же город, усадив спавшую, окаменелую, на камни у ворот, ты играл, как никогда в жизни..
"Вы мертвы" - рыдала флейта. - "Вы мертвы с тех пор, как окаменела она.. Сердце Города обратилось в камень, и по камню проливать остальным каменным сердцам медленные горькие слёзы дождя.. Вы мертвы и не восстанете боле, и вина в этом только моя.. Я пришёл назад с Сердцем Города - а она беззвучна.." И когда из мраморных губ родился и, задрожав, растаял в воздухе последний всхлип, последняя нота, время в Городе остановилось.
3.
Годы прошли. Город стал новой столицей Империи, статуи разобрали.. Только двое безмолвных стражей у ворот остались, и по весне им по традиции вили венки.
- "Сгнила" - мрачно усмехнувшись, констатировал факт Бродяга, с небрежной ловкостью выхватив из рук статуи юноши флейту. Воровато огляделся, поднося её к губам - "Хотя.."
.... и недоверчивая трель повисла в остром ночном воздухе, пометавшись по переулкам и не найдя цели.
- "Точно сгнила" - исполнив популярную в то время мелодию, подтвердил он, чуть погодя и спрятал бесполезный музыкальный инструмент в заплечную сумку. Почесал скулу. И, жалко скривившись, как от головной боли, помахал рукой двум силуэтам, уходившим по дороге на Аиль. - "Только дети поймут. Да нет, что я, и дети не поймут... Теперь на ней только крыс приманивать.."
А чуть позже Градопровитель проклнёт невежу, который посмел украсть бесценные статуи, символ Города. И приблизительно в то же время заплачут родители города Гамельна. Пой, флейта!...
И прости, что сумбурно и долго..
1.
- "Я знаю цену слов." Это были первые слова, которые сорвались с губ десятилетнего мальчонки, смотревшего на закат с обрыва реки. В руках он держал тонкую удочку, рыбача исключительно на удачу, хвалёного предзакатного клёва, так много раз обещанного Бродягой, как не бывало. Да и слова, так некстати сорвавшиеся, фантазёр подхватил именно у него же. - "Я знаю цену слов..."
.. А рассказывал Бродяга не много не мало об отдалённом городе, затерянном в песках, в который дорогу указывали одни лишь пронзительные крики птиц пустыни, а жили там странные, неправильные люди. В сумерках они застывали статуями, где их заставал вечерний час Тишины, а с рассветом, при одной-единственной, истончённой ноте, самой высокой из всех, какие брали их варварские флейты - просыпались. Бродяга говорил, что никто не знает, откуда же берется каждое утро тот самый умирающий всплеск звука над песчаными барханами: поэты сравнивали его с рыданием плакальщицы, бьющейся в истерике, детям слышался крик чайки. Циники хмурили брови и презрительно бросали "скрип несмазанной двери". Сам Бродяга называл это место "Город Статуй", и говорил, что бродить там по ночам - не всякий выдержит..
Солнце село и прожорливые комары (каждая скотинка жить хочит, говорила матушка, пришибая очередную "скотинушку" полотенцем) окончательно обнаглев, садились прямо на нос и заглядывали мальчонке в глаза: "Ну? Что ты будешь делать, если я тебя укушу?" Наконец, подхватив ведро и удочку, юный рыболов понесся домой...
Пылит под ногами дорога, и яркое, яркое, дерзкое солнце жжёт кожу потемневших от загара плеч.. Соскальзывает лямка вещмешка, и тут же автоматически дёргается вверх плечо - поправить. Воин, солдат, призванный в столицу, в толпе себе подобных, отмеряет километры и километры светло-песчаной дороге. Ему какие-то девятнадцать лет - призывник. И мерещится, что вот-вот выплывут из-за угла все фигурные, все нереальные, висящие в воздухе башенки и затейливые минареты того, тайного города. Кстати, мать перед смертью рассказывала, что никто, кроме тебя, не видел никакого Бродяги. А ты всё веришь в Город и всё гадаешь, что же будит статуи на рассвете... Но нет, ничего не происходит, и в положенный срок в головной колонне кричат: "Столица на горизонте", и больше ты не помнишь из этого пыльного дня, в который резко втёрся запах дороги и пота, ничего. И сразу же: казармы, подьём с утра, бесконечные зарядки и своя койка. Ещё два года.
... А потом внезапно закрутилось, завертелось, и уже каменеет мир вокруг, и на последнем дыхании из холодных мраморных губ звучит треклятая флейта. И всё застыло. Девушка, сидящая на камнях и зорко вглядывающаяся в даль - и у ног её бард с тростниковой флейтой. И всё из камня...
2.
Ты не помнишь, как ты нашёл свой город, единственный, звавший тебя, по первым зыбким очертаниям узнанный и признанный, город неправильного камня, город каменеющих фениксов, город статуй.. Зато намертво выучил переулки и крик матерей, и азартный вой игравших на улице мальчишек, и вечернее окаменение, - и сильнее всех остальных не давал тебе покоя тот пронзительный крик-рыдание, будивший статуи с утра. "Это сердце города поёт" - говорил ты, вышагивая с бубном, негромко гудевшим в такт ритмике движений, по ночной площади. С каждым разом рассвет заставал тебя всё ближе и ближе к источнику звука. Невидимая флейта, на которой играл, казалось, сам воздух, скрывалась в западной, более старой и от того запущенной части города.
И вот - нашёл.
Девушка, игравшая на флейте.
Рассвет сходит нежной розоватой пеленой на стены домов, и окутывает её фигуру облаком.. И звучит, бьётся плачем песнь единственной среди многих смертных: "Вставайте, люди!.. Я знаю, что вы живые!..." На твои вопросы о бессмертии она только смеялась, по-детски невинно поводя плечом. Обожала гулять по крышам ночью, простая, простоволосая и чистая, как сами звуки утренней мелодии.
Вы ушли из города. Вместе. А на третью ночь, когда она по привычке на рассвете попыталась пробудить хоть кого-нибудь... окаменела. Сама.
Ты ходил с флейтой в её родной город - там не осталось людей, а статуям уже не сойти со своих мест.
Ты ходил с ней ко всем святым источникам Востока и из-за тебя сложилась легенда о Пигмалеоне - тебя и прозывали созвучно, "упрямый безумец", - о скульпторе, влюбившемся в своё творение. Только история умалчивала, что творением твоих рук была лишь окаменелость девушки, а влюбиться ты успел раньше.
Ты ходил по всем забытым оазисам пустыни со своей горестной ношей, по всем кладбищам в поисках ведьм, по всем церквям...
Бесполезно.
И в девятую злосчастную весну, вернувшись в тот же город, усадив спавшую, окаменелую, на камни у ворот, ты играл, как никогда в жизни..
"Вы мертвы" - рыдала флейта. - "Вы мертвы с тех пор, как окаменела она.. Сердце Города обратилось в камень, и по камню проливать остальным каменным сердцам медленные горькие слёзы дождя.. Вы мертвы и не восстанете боле, и вина в этом только моя.. Я пришёл назад с Сердцем Города - а она беззвучна.." И когда из мраморных губ родился и, задрожав, растаял в воздухе последний всхлип, последняя нота, время в Городе остановилось.
3.
Годы прошли. Город стал новой столицей Империи, статуи разобрали.. Только двое безмолвных стражей у ворот остались, и по весне им по традиции вили венки.
- "Сгнила" - мрачно усмехнувшись, констатировал факт Бродяга, с небрежной ловкостью выхватив из рук статуи юноши флейту. Воровато огляделся, поднося её к губам - "Хотя.."
.... и недоверчивая трель повисла в остром ночном воздухе, пометавшись по переулкам и не найдя цели.
- "Точно сгнила" - исполнив популярную в то время мелодию, подтвердил он, чуть погодя и спрятал бесполезный музыкальный инструмент в заплечную сумку. Почесал скулу. И, жалко скривившись, как от головной боли, помахал рукой двум силуэтам, уходившим по дороге на Аиль. - "Только дети поймут. Да нет, что я, и дети не поймут... Теперь на ней только крыс приманивать.."
А чуть позже Градопровитель проклнёт невежу, который посмел украсть бесценные статуи, символ Города. И приблизительно в то же время заплачут родители города Гамельна. Пой, флейта!...
всё выпрыгивал из-за сцены чуть ли не вприсядку в самые неподходящие моменты, иногда даже на середине песни, как Петрушка в балагане. Долина была искренней в словах - коротко, грубо, и очень по-женски, но пела впол-силы. А, да, и ещё Лариса, фамилию не помню, очень убедительно и ярко: "Ваше Благородие" и "Молитва" на иврите.
